Неточные совпадения
Хоругвеносцы уже прошли,
публика засмеялась, а длинноусый, обнажая кривые зубы, продолжал говорить все более весело и громко. Под впечатлением этой сцены Самгин вошел в зал
Московской гостиницы.
«Показывает старомодный
московский демократизм», — отметил Самгин, наблюдая из-под очков за
публикой, — кое-кто посматривал на Лютова иронически. Однако Самгин чувствовал, что Лютов искренно рад видеть его. В коридоре, по дороге в кабинет, Самгин осведомился: где Алина?
После спектакля стояла очередью театральная
публика. Слава Тестова забила Турина и «Саратов». В 1876 году купец Карзинкин купил трактир Турина, сломал его, выстроил огромнейший дом и составил «Товарищество Большой
Московской гостиницы», отделал в нем роскошные залы и гостиницу с сотней великолепных номеров. В 1878 году открылась первая половина гостиницы. Но она не помешала Тестову, прибавившему к своей вывеске герб и надпись: «Поставщик высочайшего двора».
«
Московские ведомости» то и дело писали доносы на радикальную газету, им вторило «Новое время» в Петербурге, и, наконец, уже после 1 марта 1881 года посыпались кары: то запретят розницу, то объявят предупреждение, а в следующем, 1882, году газету закрыли административной властью на шесть месяцев — с апреля до ноября. Но И.И. Родзевич был неисправим: с ноября газета стала выходить такой же, как и была,
публика отозвалась, и подписка на 1883 год явилась блестящей.
Это место стало гуляньем: из Москвы и Петербурга вскоре приехали: Львов-Кочетов из «
Московских ведомостей», А.Д. Курепин из «Нового времени», Н.П. Кичеев из «Новостей» Нотовича и много, много разных корреспондентов разных газет и
публики из ближайших городов и имений.
Каждый
московский театр имел свою
публику. Самая требовательная и строгая
публика была в Малом театре. На первых представлениях всегда бывали одни и те же строгие, истинные любители искусства. Люди, повидавшие все лучшее за границей, они в состоянии были заплатить огромные деньги барышникам или при помощи связей и знакомств получить билеты из кассы.
Театр этот назывался «народным», был основан на деньги
московского купечества. Конечно, народным в настоящем смысле этого слова он не был. Чересчур высокая плата, хотя там были места от пяти копеек, а во-вторых, обилие барышников делали его малодоступным не только для народа, но и для средней
публики.
На первых представлениях Малого театра, кроме настоящих театралов, бывало и именитое
московское купечество; их семьи блистали бриллиантами в ложах бельэтажа и бенуара.
Публика с оглядкой, купечески осторожная: как бы не зааплодировать невпопад.
Публика невыгодная для актеров и авторов.
На деньги эти он нанял щегольскую квартиру, отлично меблировал ее; потом съездил за границу, добился там, чтобы в газетах было напечатано «О работах молодого русского врача Перехватова»; сделал затем в некоторых медицинских обществах рефераты; затем, возвратившись в Москву, завел себе карету, стал являться во всех почти клубах, где заметно старался заводить знакомства, и злые языки (из медиков, разумеется) к этому еще прибавляли, что Перехватов нарочно заезжал в
московский трактир ужинать, дружился там с половыми и, оделив их карточками своими, поручал им, что если кто из
публики спросит о докторе, так они на него бы указывали желающим и подавали бы эти вот именно карточки, на которых подробно было обозначено время, когда он у себя принимает и когда делает визиты.
Говоря о
московском театре того времени, не могу не упомянуть о Щепкине, как великом толкователе Фамусова и героев гоголевских комедий, о начинающем в то время Садовском и о любимце русской комедии — Живокини, которого
публика каждый раз, еще до появления из-за кулис, приветствовала громом рукоплесканий.
Публика любит петушиный бой, и, осыпая громкими рукоплесканьями острые и злые куплеты Писарева, она с таким же удовольствием читала язвительные выходки против него в «
Московском телеграфе», не разбирая, справедливы они или нет.
У него был один прием, всегда блистательно удававшийся ему на
московской сцене: в каком-нибудь патетическом месте своей роли бросался он на авансцену и с неподдельным чувством, с огнем, вылетавшим прямо из души, скорым полушепотом произносил он несколько стихов или несколько строк прозы — и обыкновенно увлекал
публику.
Опера явилась еще в 1828 году, была хорошо принята
публикой и довольно долго оставалась на сцене; цыганская песня «Мы живем среди полей», весьма удачно написанная Загоскиным и положенная на музыку Верстовским, особенно нравилась и долго держалась, да и теперь еще держится в числе любимых песен
московских цыган и русских песельников.
Кто знает незначительность капиталов наших
московских книгопродавцев, их осторожность, даже робость во всех книжных оборотах, тот поймет, как велика была общая вера
публики в талант автора «Юрия Милославского»: поступок книгопродавцев служит только ее выражением.
Хотя я не вдруг приобрел благосклонность петербургской
публики, у которой всегда было какое-то предубеждение и даже презрение к
московским актерам с Медоксова театра, но я уверен, что непременно бы добился полного благоволения в Петербурге, если б года через два не появился новый дебютант на петербургской сцене, А. С. Яковлев, которого ты довольно знаешь.
Весьма было простительно бедной Феклуше поверить общим восторженным похвалам казанских театралов и вообразить, что стоит ей только показаться на
московской сцене, чтобы заслужить благосклонность
публики, получить хорошее жалованье и со временем — громкую славу.
Вдруг дошла до меня весть, что бывшая казанская актриса Феклуша, от которой я был всегда в восхищении (вместе со всей казанской
публикой), бежала от своего господина, вышла за знакомого мне, очень хорошего молодого человека, г-на Пети, служившего в казанском почтамте, и едет в Москву, чтоб дебютировать на
московском театре.
Когда же
публика стала расходиться, очень довольная вечером, Барнум пригласил всех артистов поужинать у него в «
Московской».
С Воскобойниковым у меня вышли, напротив, продолжительные сношения, и он, быть может и против воли, сделался участником той борьбы, которую"Библиотека"должна была вести с"равнодушием
публики", употребляя знаменитую фразу, которою пустила редакция
московского журнала"Атеней", когда прекращала свое существование.
Мне оставалось предложить всем моим кредиторам — взять это имение. Но и эта. комбинация не осуществилась, несмотря на то что я печатно обратился к ним и к
публике с особенным заявлением, которое появилось в"
Московских ведомостях", как органе всего более подходящем для такой публикации.
После первого акта начались бесчисленные цветочные подношения, но при поднятии занавеса во втором акте, присутствовавшая в театре
публика была поражена тем, что первый ряд кресел, занятый известными
московскими богачами, виверами, вдруг опустел, и в нем, на своем кресле «владельца театра», одиноко восседал Моисей Соломонович Шмуль. Лицо его было красно и носило следы пережитого волнения. Вскоре
публике стали известны причины подобного экстраординарного явления.
Все классы
московского общества выслали сюда своих многочисленных представителей. Громадный контингент составляли пышно и нарядно одетые дамы. Специально для них даже перед решеткой, за которой находилась
публика, были поставлены скамьи и кресла.
Несколько дней спустя, в
московских газетах было сообщено о поднесенном от
публики артистке Пальм-Швейцарской богатом подарке, состоявшем из бриллиантового колье, вложенного в роскошный букет. Это колье было поднесено князем Виктором Гариным накануне отъезда его с Шестовым в Петербург, так как срок отпуска их кончился.
Только раз, уже не так давно, в Москве, куда она стала попадать чаще, с тех пор, как они живут в губернском городе, привелось ей быть в университете, на утреннем заседании, где читались стихи, статьи и отрывки в память одного
московского писателя. Она ожила на этом сборище,
публика показалась ей чуткой и восприимчивой, от стен актовой залы веяло приветом старого наставника. Она представляла себе, как должен был говорить со своею аудиторей Грановский: личность его оставалась для нее полулегендарной.
Большая или так называемая Екатерининская зала
московского окружного суда была буквально переполнена самой разнообразной
публикой.
На этом разыгралось дело, доведенное только до того, что поспорившие стороны высказались и замолчали;
московская газета осталась при своем мнении, а петербургские — при своем; дело же не подвинулось ни на волос, да даже едва ли и уяснилось для
публики, которой, однако, необходимо иметь о нем верное понятие.
Правда, «Церковно-общественный вестник», возражая «Современным известиям», дал хороший ответ на нападки
московской газеты и указал, что нынешний закрытый консисторско-архиерейский суд не только во всех отношениях неудовлетворителен, но и не согласен с древнею церковною практикою; но все эти доказательства, — убедительные и веские для людей сведущих, — большинству
публики почти совсем недоступны.
Прежде чем судить о расколе безошибочно, надобно побольше таких деятелей, как гг. Щапов, Максимов, Есипов, Ламанский, Александр Б…; надобно побольше таких изданий, какими в последнее время подарил
публику г. Кожанчиков, надобно побольше таких статей, какие помещаются в «Чтениях императорского
московского общества истории», в журнале г. Тихонравова и в сборнике г. Кельсиева.